Могильник Калмыцкая Молельня расположен в окрестностях посёлка Александровского в Кизильском районе Челябинской области. Погребальный комплекс состоит из 27-28 земляных курганов. Размещение курганов лишено строгой закономерности, что, возможно, объясняется разновременным характером памятника. В планировке выделяются восточная (основная) и западная группа курганов, а также отдельно стоящие курганы.
В 1992-1993 гг. с целью выявления культурной принадлежности могильника были раскопаны пять курганов (руководители исследований – А.Д. Таиров, Д.Г. Зданович, Т.С. Малютина, Н.О. Иванова). В большинстве погребений, которые оказались нарушенными ещё в древности, выявлены керамические сосуды и украшения.
При исследовании кургана № 4 (руководитель – Д.Г. Зданович) были найдены уникальные вещи: сосуды с пиктограммами (один из сосудов представлен в экспозиции музея), модель топора. Основной комплекс кургана датируется постсинташтинским временем (середина II тысячелетия до н.э.).
В экспозиции Челябинского государственного историко-культурного заповедника «Аркаим» из могильника Калмыцкая молельня представлен вислообушный топор. Обух топора притупленный, округлый, в сечении подовальный. Лезвие округлое, расширяющееся к концу. Втулка для топорища цилиндрическая, круглая в сечении, на внутренней поверхности имеет следы сверления. На боковых поверхностях в районе втулки оформлены противолежащие выступы: один заострен, второй сглажен.
Топор относится к кабардино-пятигорскому типу. Большое количество находок каменных проушных топоров такого типа именно в Южном Зауралье и сопредельных регионах может быть объяснено лишь их востребованностью в социально-культовой практике.
В качестве исходного района заимствования археологи рассматривают Северный Кавказ, где находки подобных предметов исчисляются десятками. Общие черты металлопроизводства, заимствованные синташтинскими металлургами Южного Урала с Северного Кавказа, говорят о наличии устойчивых связей между регионами в бронзовом веке.
Близкие кабардино-пятигорским по облику четыре каменных топора происходят из клада «L» Трои II (раскопки Г. Шлимана), но у них отсутствует «грибовидное» навершие на обухе. На корпусах топоров из клада «L» Трои II, в районе проушного отверстия, присутствует рельефный орнамент, явно имитирующий металлический прототип.
Размеры топоров, диаметр проушин, материал изготовления и тщательность обработки поверхностей говорят о не боевом применении топоров кабардино-пятигорского типа. К тому же, в погребальных памятниках позднего бронзового века Южного Зауралья и Северного Казахстана нет подтверждения тезису о таких каменных топорах как о маркере воинского статуса погребенного.
Археолог Н.Б. Виноградов связывает заимствование и широкое распространение топоров кабардино-пятигорского типа не только с технологической, связанной с металлопроизводством сферой, а с общими для всего срубно-алакульского «мира» верованиями. Областью применения таких топоров могли быть обряды и ритуалы, косвенно связанные с металлопроизводством и нашедшие отражение в оформлении обуха топоров в виде «грибовидного» навершия молота.
Среди археологов утвердилось представление об индоиранских степных скотоводческих племенах срубно-андроновского круга Восточной Европы и примыкающих районов степей Азии как о творцах древнейших частей Вед и Авесты. По мнению Н.Б. Виноградова, широкую популярность у оседлого скотоводческого населения позднего бронзового века степей Восточной Европы и прилегающих районов Азии топоры кабардино-пятигорского типа могли получить как следствие распространения культа полубога – героя-кузнеца – творца всего сущего – Тваштара, который дал людям колесницы, металлургию и ряд ремесел. Тваштар породил бога огня Агни (покровителя кузнецов и металлопроизводства) и создал для порожденного им же бога Индры молот. Культ Тваштара был широко распространен в пределах срубно-алакульского «мира» и отражен не только в разнообразных каменных репликах проушных топоров, но и в их керамических миниатюрных моделях.
